За уборку улиц Джулии полагался дополнительный талон в теплую баню на площади Доброяза. Если правильно рассчитать время (а Джулия в этом преуспела), то водные процедуры удавалось растянуть до пятнадцати минут. Отмокая в ванне, она терзалась сомнениями. С одной стороны, поначалу Смит и впрямь показал себя в наилучшем свете. Встретил ее, как ему было сказано, на площади Победы и понял без слов, что первое свидание предназначено только для договоренностей. Он дождался, чтобы их окружила толпа, и только тогда, приблизившись, заговорил, да и то почти неслышно, в сторону. Когда их прижало друг к другу, он позволил ей взять его за руку и поглаживал пальцами ее ладонь, что выдавало правильный настрой.
С другой стороны, все планы были разработаны исключительно ею самой. Да, он подсел к ней в столовой, но затем просто ожидал ее указаний. Ничем не выдавал своего предшествующего опыта. Ни разу не шепнул «дорогая», не погладил ее по заднице — не прибегал ни к каким уловкам и сигналам, которыми мог бы выдать свой опыт лукавого заговорщика. Ко всему прочему, в нем сквозила и какая-то робость, совсем несвойственная террористам. Можно было подумать, он впервые отважился преступить установленную партией границу дозволенного и задыхался от такой дерзости. У Джулии крепло убеждение, а точнее, гнусное подозрение, что он наведывался в «Уикс» с единственной целью — поглазеть на товары. Но она уже зашла достаточно далеко и не могла полагаться на то, что прямо сегодня вечером перед ней нарисуется другой мужчина, готовый ее ублажить. Приходилось довольствоваться тем, что подвернулось.
Из бани она пошла к Мелтонам и потратила два доллара из своих денег, внесенных в конторскую книгу «вдов Хэррингей», на плитку контрабандного шоколада. Такие привозили в фольге и яркой обертке с евразийской надписью и условным горным пейзажем, но миссис Мелтон аккуратно снимала обертку и заворачивала плитку в проловскую газету. Яркие обертки грозили навлечь на Джулию неприятности, а пролы скупали их отдельно для украшения комнат. На загородные свидания Джулия брала с собой шоколад отчасти как подарок по случаю знакомства, но в основном чтобы обеспечить себе алиби. При обыске она всегда могла сказать патрульным, что отправляется на ферму, где обменяет его на масло или мясо. Шоколад они в таких случаях, естественно, забирали себе, но ее ущерб этим ограничивался.
Все нужные автобусы, о чудо, ходили бесперебойно, и она успела на тринадцатичасовой поезд, идущий до места встречи. Дорога заняла чуть менее часа; за окном проносилась загородная местность, внушавшая ей тревогу своим сходством с ПАЗ. Чтобы скоротать время в пути, Джулия складывала из бумаги лошадок для малыша-прола, который смотрел на них как завороженный, повторяя за ней: «Лофатка». Его мать глядела на это волчицей, нехотя приняла в подарок аккуратные поделки и кое-как запихнула в сумку, где они, конечно же, были обречены. Этот эпизод несколько подпортил Джулии настроение. Ну почему пролы вечно держатся не по-товарищески? Впрочем, ступив на платформу, она приободрилась: кроме нее, здесь больше никто не выходил. Было бы нежелательно прямо тут столкнуться со Смитом, а еще хуже — попасть в кольцо туристов, которые начнут втягивать ее в разговоры, а то и зазывать с собой на пикник. В погожие дни эти прилипалы кишели повсюду, не давая прохода одиноким девушкам и якобы спасая их от перспективы саможита. Для Джулии не одно свидание пошло насмарку из-за толпы развеселых чужаков, нагруженных пакетами сэндвичей с протеиновой пастой.
Спустившись с узкой платформы, она свернула на неухоженную дорожку, идущую мимо каких-то ветхих фермерских строений к неровному лесу. Там она залюбовалась распустившимися дикими гиацинтами. Эти прелестные, дивно пахнущие цветы, похожие на колокольчики, устилали ковром выбранную ею тропу. В зарослях ворковали горлицы. Когда порывы ветра крепчали, с ними прилетал едва уловимый запах навоза, но его почти полностью перебивало благоухание цветов. Тенистая тропа жила собственной жизнью.
За всем этим бурлило пьянящее чувство удаленности от телекранов. Здесь, рядом с железнодорожной станцией, в деревьях могли прятаться микрофоны, но в чем не приходилось сомневаться, так это в том, что тут никто тебя не увидит. Если не будешь издавать подозрительных звуков, можешь хоть оголяться, хоть совокупляться — наблюдатели не узнают. Джулия сняла ботинки и носки, чтобы дальше пойти босиком, но долго не вытерпела: в подошвы больно впивался валежник. Зашнуровывая ботинки, она строила жуткие гримасы и беззвучно приговаривала: «А это — в честь внутренней партии!»
Уинстона она увидела на тропе: присев на корточки, он срывал «колокольчики» и неумело составлял из них подобие букета. Джулию как ударило. Значит, в самом деле приехал. Что ж, так тому и быть.
Хотя под ногами у нее шумно трещали сухие ветки, Смит даже не повернул головы. Наверное, боялся увидеть незнакомое лицо, но тем не менее по обязанности готовился изобразить товарищескую улыбку туриста, который рад любой компании. Он не содрогнулся, когда она положила руку ему на плечо, ощутив под ладонью твердые мышцы. Мужское тело! В нем всегда таились неожиданности. Только теперь он оглянулся и при виде ее стал другим. В лучах солнца он выглядел старше, но и намного эффектнее. Лицо его было строгим и чутким. Если у нее и оставались какие-то сомнения, сейчас они развеялись.
Она помотала головой, призывая Смита не начинать разговор, а сама прошла мимо, чтобы увести его дальше. Его взгляд буравил ей спину; от этого Джулия старалась изображать застенчиво-женственную походку, что в партийных ботинках вечно давалось с трудом. У нее вновь мелькнула мысль о том, что она его совсем не знает. А вдруг он явился сюда, чтобы ее прикончить, заставить молчать? Даже вездесущих телекранов здесь нет. Тело ее найдут хорошо если через пару недель. Конечно, она понимала, это всего лишь фантазии, а иначе пустилась бы от него наутек. И все же такие мысли придавали необыкновенную остроту происходящему. Островки гиацинтов были упоительно зловещи, а неистовое солнце палило, как перед концом света. Ради романтической истории, ради чувственного наслаждения она играла со смертью.
В конце концов Джулия легко перемахнула через поваленный древесный ствол и остановилась у лиственной чащи — приметы их пункта назначения. Рука еще плохо слушалась, и от этого прокладывать дорогу сквозь ветви было труднее обычного. Но в конце концов Джулия пробилась на поляну, окруженную высоким кустарником и молодыми деревцами. Там она замерла в напряженном ожидании, но вскоре уловила приближение Смита. Выбежав на середину прогалины, Джулия круто развернулась как раз в тот миг, когда он появился из густых зарослей.
— Пришли! — сообщила она.
Он остановился в нескольких шагах от нее, прижимая к груди букет лесных гиацинтов. Свежесть цветов контрастировала и с его потертым комбинезоном, и с изможденным, мужественным лицом.
— Я не хотела разговаривать по дороге, — продолжала Джулия, — вдруг там микрофон. Вряд ли, конечно, но может быть. Чего доброго, узнают голос, сволочи. Здесь не опасно.
На какой-то жуткий миг ей показалось, что сейчас он развернется и сбежит. Но он лишь переспросил слабым эхом:
— Здесь не опасно?
Джулия улыбнулась:
— Да. Смотрите, какие деревья. Все тоненькие, микрофон спрятать негде. Кроме того, я уже здесь была.
Тогда он шагнул вперед и выронил букет. Джулия была разочарована: он всего лишь взял ее за руку. Но его напряженное лицо было точь-в-точь таким, как рисовалось ей в мечтах.
— Верите ли, — заговорил он, — до этой минуты я не знал, какого цвета у вас глаза. — И, не дав ей времени ответить, продолжал: — Теперь, когда вы разглядели, на что я похож, вам не противно на меня смотреть?
Она порадовалась, услышав такой незамысловатый вопрос.
— Нисколько.
— Мне тридцать девять лет. Женат и не могу от нее избавиться. У меня расширение вен. Пять вставных зубов.
— Какое это имеет значение?
Это сработало. Он прижал ее к себе; как она и надеялась, объятия были неистовыми. Он хотел ее заполучить! И не оставил ей возможности пойти на попятную! Он слишком долго ждал и теперь не потерпит сопротивления.
